Католический взгляд на роль церкви, место Ислама и свободы во Франции

Интервью православному сайту «Татьянин День» дают молодые католики-французы

Первый вопрос, который нас, в свою очередь, интересует: что происходит с христианством, может быть, даже конкретнее - с католицизмом, во Франции? Я поясню свою мысль. По известным мне социологическим данным, более 70% французов называют себя католиками. По тем же данным, только 2% из них хотя бы раз в году бывают на мессе. Похожи ли на правду эти данные и каковы тенденции интенсивности церковной жизни во Франции?

О. Эдуард: 70% французов действительно католики, остальные относятся к представителям других вероисповеданий. Нужно отдавать себе отчет в том, что вторая религия во Франции сейчас - это Ислам, потому что в стране было очень много эмигрантов с Востока.
Цифра, иллюстрирующая посещающих службу, кажется неточной. Она составляет около 15%, то есть 8 миллионов человек. Цифра 2% точна, если мы будем говорить о молодежи, точнее, это молодые люди, которым меньше 25 лет. Всемирные дни молодежи, организованные по инициативе Папы Иоанна Второго общиной Тезе, а также новые харизматические общины приложили свою руку к привлечению молодежи к вере. В приходах сейчас больше молодежи, чем 15-20 лет назад, хотя в целом, сказать по правде, молодежи не так много. Но в моем приходе видно, что молодых людей становится все больше и больше.
- Попутный вопрос. Какова ситуация во Франции с пасторскими призваниями, с духовенством? Это французы или, как иной раз создается впечатление, жители стран третьего мира, которые приезжают во Францию?
О. Эдуард: Это связано с присутствием в Церкви молодых людей. Были 15 лет, напоминающие собой пустыню. Сейчас мы видим, что больше молодых людей становятся священниками. Это не массовое движение, но его рост заметен тем не менее. Есть те, кто приехал из Африки, но их меньшинство. В основном священниками оказываются те, кто родился и жил во Франции. Хотя сейчас характеристика и профиль этих призваний совсем не такой, как был раньше.
Лет 50-80 назад было очень много тех, кто приходил в священство из фермеров, трудящихся на земле. Молодые люди рано поступали в малую семинарию, потом шли учиться в семинарию для студентов более старшего возраста, то есть все их образование было связано с церковными структурами.
Сегодня в большинстве своем семинаристы - это молодые люди из более грамотных и материально более обеспеченных слоев населения. В большинстве своем они сначала изучали разные науки, у них не один диплом, и уже после этого они решаются стать священниками. Очень часто после обучения в семинарии ее выпускники имеют два года профессионального опыта.
Паула: Два года назад у меня в журнале работал молодой человек, священник из Леона. Ему было около 35 лет. Священником он был уже 10 лет, а перед тем, как стал им, в течение нескольких лет был поваром. Было немного необычно то, что он пришел из простой семьи, был сыном рабочего, диплом у него был очень простой, а потом он все же стал священником. Хотя нельзя отрицать того, что есть молодые люди, которые начинают думать о призвании очень рано. То есть мы не можем обобщать и говорить, что все они теперь взрослее и образованнее, чем раньше.
- Могли бы вы рассказать про свою семью?
Паула: Моя семья происходит из очень простого слоя населения. Но священники всегда были в моей семье, именно поэтому, наверное, я стала главным редактором католического журнала. Я говорю сейчас о семье моей мамы. А семья папы тоже католики, но более отдаленные от Церкви. Дети всегда были крещены, воспитаны в вере. В моей семье просто невообразимо не быть католиком, быть не в Церкви.

О. Эдуард: В моей семье все немножко по-другому. Часть моей семьи - часть православной Церкви, другая часть - старообрядцы, и есть еще часть неверующих. Из-за этого всего в подростковом возрасте я и пришел в Католическую Церковь из-за ее единства.
- А вы из Москвы?
О. Эдуард: Нет, недалеко от Владимира. Это связано со старообрядческой частью моей семьи, поскольку старообрядцы селились именно в этом направлении, во Владимире, в сторону Мурома.
- Еще один вопрос. Каково самоощущение католиков во Франции? Вот это ощущение того, что ведутся арьергардные бои, что мы отступаем, что времена такие, когда секуляризм торжествует и нужно просто удерживать какие-то рубежи, или это ощущение, что ситуация каким-то образом может быть переломлена?
Паула: Я лично не чувствую, что меня все время атакуют. Думаю, что самая главная сегодняшняя опасность не атаки, а безразличие. Нужно сказать, что французское общество стало очень безразличным. Если ты веришь - это твоя сторона жизни. Но в последние годы было издано несколько книг и сделаны заявления по телевидению, которые представляли Церковь и Папу интеллектуально отсталыми и запрещали Церкви вмешиваться в общественные дискуссии, лишали ее этого права. И эти атаки происходят абсолютно с другой стороны. Это может исходить и с левой, социалистической части французского общества, и с очень консервативной его части. Католическая Церковь во Франции напоминает, и это является ее обязанностью, о своей позиции по отношению к вопросам сексуальной морали, биоэтики, об отношении к своему ближнему.
Приведу два примера из двух разных областей. В течение нескольких последних лет есть два очень актуальных вопроса - это гомосексуальные браки и эвтаназия. Эта дискуссия превзошла все политические разногласия. Она отразилась и в последних президентских выборах. Дискуссия эта продолжается и после выборов. Мы можем сказать, что есть политические силы во Франции, которые стараются сейчас легализовать эвтаназию или, по крайней мере, сопровожденные самоубийства. И когда Церковь говорит то, что должна сказать по отношению к этим вопросам, то у нее возникает очень много проблем, чтобы быть услышанной. Чтобы отвергнуть сказанное Церковью, обычно ссылаются на то, что Церковь устарела, то есть оказаться услышанным совсем не просто. Но в противоположность этому, когда Церковь хочет, чтобы ее услышали в вопросе об эмиграции, то велика возможность услышать от политиков слова о том, чтобы Церковь занималась своим делом и не лезла бы в вопросы политической эмиграции. В этой дискуссии важен такой момент. Во Франции очень много эмигрантов, за счет чего есть большой процент безработицы. Есть попытка большинства французского общества высказаться с предложением о введении в действие законов, уменьшающих интенсивность эмиграции или очень сильно ее лимитирующих. Конечно, никто не воображает себе, что можно просто взять и открыть границы, но дискуссия эта о том, как лучше регулировать процесс эмиграции.
Еще один активно обсуждаемый сегодня вопрос - семейный. Для живущих во Франции эмигрантов предусмотрена подробно расписанная процедура относительно находящихся за пределами страны родственников эмигранта, чтобы они могли приехать к нему. Правительство хотело организовать проведение генетических тестов для того, чтобы быть уверенными в том, что приезжают действительно родственники. Были ужесточены и другие меры для тех, кто прибегает к политическому убежищу. Церковь должна была напомнить обществу о существовании права жить с семьей, что к просящим убежища людям надо относиться по-человечески.
Это очень тонкая линия поведения для Церкви, потому что она не может вмешиваться в дела общества, как это делают политики. Это не ее роль. Но Церковь должна находиться на уровне принципов и ценностей Евангелия, напоминать обществу об уважении к жизни, о любви к ближнему и отвергать цивилизацию смерти, о чем говорил и Патриарх.

- Несколько лет назад у нас вышла книга под названием «Мечеть Парижской Богоматери». Это такая фантасмагория на тему того, что через какое-то время официальной религией Франции станет Ислам, и Парижский халифат, где общество живет соответственно по законам шариата, превратит Нотр-Дам в мечеть, а католики уйдут в катакомбы и начнут партизанскую войну. Сколько правды в этой шутке?


Паула: На настоящий момент это фантазия, хотя, что произойдет в последующие сто лет, я не знаю. Практикующих мусульман во Франции не намного больше, чем католиков. В то же время правда, что там, где люди равнодушны к религии, где пытаются как-то рассчитаться с католичеством прежних времен за нанесенные раны, возникают мысли о том, что было бы славно построить мечеть и сделать более значимым Ислам.
Когда я была президентом ассоциации школьников в школе, где учились мои дети, меня всегда возмущало, что те родители, которые не были верующими и ужасно относились к религии до полного ее отторжения, при этом очень сильно беспокоились о том, чтобы мусульманских детей кормили в школьной столовой едой без свинины. В то же время, когда я просила давать христианским детям рыбу в пятницу, эти же родители сразу сильно возмущались.
- Вы говорите о равнодушии. Как вам кажется, в чем его причина? Каково ваше личное мнение? В частности, в чем причина равнодушия молодежи?


Паула: Очень трудно ответить на этот важный вопрос. Действительно, индивидуализм и материализм очень важные причины такого равнодушия. У молодежи есть ощущение, что хорошо поступать так, как чувствуешь, как считаешь верным, и это вызывает сложности в принятии ограничений и правил поведения, в ограничении своей свободы и принятии законов морали. Мне кажется, что причина в этом. В обществе, где деньги считаются очень важной ценностью, подобное мнение тоже становится препятствием.
- Что может изменить эту ситуацию?
О. Эдуард: Не нужно отчаиваться, но я думаю, что это будет очень тяжело.
Хотя я лично думаю, что по разным причинам свободу представляют как свободу от чего-то: я свободен от морального правила, я свободен от моих друзей, я свободен от моей семьи... И при этом свобода не мыслится для чего-то. Я свободен для любви, для помощи бедным, способен не убить, не навредить. Получается, что я «свободен от», но не «свободен для». И из-за этого получается, что Церковь, где есть ряд «не» и в Евангельском послании, говорит об этих «не» чаще, чем, допустим, о первых трех заповедях, где есть как раз «свобода для» и отношения строятся по принципу любви.
Я думаю, что манера, с которой Церковь объясняется с обществом, может быть проблематичной, особенно когда Церковь говорит «не» всему. Вопрос не в том, чтобы Церковь изменила своим принципам, а в том, что, возможно, стоит изменить язык своего обращения к людям. Я не говорю, что нужно изменить то, что мы хотим сказать, просто Церковь может обращаться с более позитивной точки зрения в адрес общества. В этом направлении есть много работы, и боюсь, что Церковь не всегда выбирает этот путь. Думаю, что многим католикам трудно жить в состоянии меньшинства, и они закрываются в себе вместо того, чтобы принять ситуацию миссионера в обществе.
Думаю, что очень часто молодые люди просто незнакомы с Евангелием в должной для понимания мере. Есть какие-то общие мысли и идеи, но они часто очень поверхностны. На самом деле молодых людей, знающих Евангелие и церковную традицию, не так уж и много. Вот в этом огромная сложность. Когда я разговариваю с нашими верующими молодыми людьми, то говорю им: ведь если вы кого-то полюбите всем сердцем, то это будет единственно важным для вас в тот момент; если вы признаете, что Бог вас любит, то, наверное, сможете отказаться ради Него от того, что этой любви мешает. И вот тогда эта «свобода от» становится «свободой для».
- Не могу не задать еще одного вопроса в связи с тем, что вы сказали. На самом деле мы, конечно, не очень хорошо представляем себе религиозную жизнь во Франции и жизнь Католической Церкви в частности. Но для тех, кто представляет, актуальной темой является тема Второго Ватиканского собора. Прошло столько лет, хотелось бы услышать о вашем личном, неофициальном отношении. Удачный это был опыт по сути или нет? Мы знаем о разрешении Тридентской мессы. В этой связи мой профессиональный интерес. Лефевр и ваше отношение к Лефевру.
О. Эдуард: Католики, последовавшие за монсеньором Лефевром, - это меньшинство, совсем малая их часть, около тридцати тысяч человек во всей Франции. Папа Бенедикт Шестнадцатый опубликовал свое Motu Proprio в июле этого года, потому что разделение в Церкви было большой болью для него лично. Он желал, чтобы люди, отделившиеся от Церкви, бывшие диссидентами и схизматиками, были встречены в Церкви, что и происходит сейчас. Насколько я знаю, просьбы служить согласно тридентскому риту совсем немногочисленны. В епархии города Парижа, возможно, только один или два таких прихода, больше просьб не было. Есть еще только одна просьба прихода Нантерской епархии. Я не могу сказать, что тридентский рит был восстановлен, это сложнее, чем кажется на первый взгляд. Обычный, ординарный рит католической Церкви остается согласно Миссалу Павла Шестого. Рит Тридентского собора охарактеризован как экстраординарный в Католической Церкви согласно словам Бенедикта Шестнадцатого. Это богослужение, которое может проводиться согласно каноническому праву епархии, если об этом просит стабильная группа верующих. Служащие по тридентском обряду должны будут согласиться, если на то будут причины, служить в соответствии с Миссалом Павла Шестого и наоборот.
Мы тоже должны проделать определенный путь в этом вопросе. Но, насколько я понимаю, нужно осознавать разницу между лефевристами и традиционалистами. Лефевристы очень радуются выходу этого Motu Proprio и думают, что выиграли очередную битву. Но они считают нужным продолжать бороться, чтобы вернуть объявленное Вторым Ватиканским собором, к которому и я, и Церковь очень сильно привязаны по ряду причин. Конкретно Церковь была призвана направить свои руки к миру. Тексты, принятые собором, помогли экуменическому диалогу, который был очень богатым и который кажется мне очень важным. Нужно разговаривать с другими христианами, потому что мне кажется, что объединяющее нас намного важнее того, что нас разделяет.
- Спасибо за ваши интересные ответы. […]

http://www.taday.ru/text/85902.html